так получилось, перечитал в субботу.
15 лет назад, когда читал впервые, царапнула нестыковка. При нынешнем прочтении, всё равно царапает.
сцена первая:
— Она… она из дома отдыха, — сказал Кирьянов. — С генеральских дач, или как там это зовется…
Что-то со стуком упало сзади. Кирьянов повернул голову — это прапорщик Шибко, вскочив со своего кресла, опрокинул со стоявшего рядом столика вазочку с цветами, но не обратил на это ни малейшего внимания. Стоял навытяжку, таращась с видом глубочайшего изумления. В точности такого, как появилось на лице Зорича, уже не похожего сейчас на бронзовый бюст Наполеона Бонапарта…
— Как-кого еще дома отдыха? — протянул Шибко, бледнея на глазах. — Как-ких еще генеральских дач?!
— Как-ких еще генеральских дач? — как эхо, повторил Зорич.
Он тоже бледнел на глазах, и это было настолько незнакомо, неожиданно и удивительно, что Кирьянов ощутил, как вдоль хребта прошли волной мелкие ледяные мурашки.
— Те, что в распадке, — промямлил он, почему-то начиная ощущать самый что не на есть неприкрытый, панический страх. — Там, в распадке, за озером, дом отдыха для генералов…
Его собеседники переглянулись, и штандарт-полковник стал медленно, ужасно медленно подниматься из-за стола.
— И озеро! — во весь голос крикнул вдруг Шибко. — И это чертово озеро! Озеро, герр оберет! Ферфлюхтер хунд!
Он стоял, выпрямившись во весь рост, бледный как смерть, громко выплевывая незнакомые слова, матерщину, судя по тону. Потом замолчал, с остановившимся взглядом теребя рукой китель в том месте, где когда-то, в прошлой жизни, у него, должно быть, висела пистолетная кобура…
— Вы полагаете? — ледяным тоном осведомился штандарт-полковник.
— И озеро…
— Кирьянов! — Зорич крикнул так, что Кирьянов, сам не зная почему, вскочил и вытянулся. — Быстро, в трех фразах! Что за дачи, кто она…
сцена вторая:
Едва за ним захлопнулась дверь, прапорщик Шибко открыл рот. Сначала он изрыгал отборную матерщину на языке родных осин, потом, когда запас истощился, перешел на немецкий — а там вроде бы и на каких-то других наречиях принялся поливать.
Длилось это долго, но в конце концов он все же иссяк. Зорич, усмехнувшись, поинтересовался:
— Я вас правильно понял, прапорщик?
— Совершенно правильно, — ответил Шибко, ни на кого не глядя. — Имел дурость отметиться. Генеральская дочка, мать ее за щупальце, студенточка исторического факультета… Вечера напролет, не считая плотских радостей, только и болтали о прошлом… О моем прошлом, — уточнил он с вымученной улыбкой. — Она знала все про манжетные ленты, знала, какие руны были в петлицах у нас и какие — у “Шарлеманя”… впрочем, у “Шарлеманя” в петлицах не было рун, но не в том суть… Теперь только стало ясно, что знала она ровно столько, сколько и я… С-сука, бактерия разумная, спирохета галактическая, тварь…
Не стыкуются у меня эти сцены.
Ещё есть две нестыковки. Про Чебураха, и про звания Кирьянова.